Что делать с профессиональным суицидом?

— Думаешь, на твоей профессии
сошелся свет клином?
— Честно говоря, да… Так и думаю.
— Да ты просто больше ничего не умеешь!
Профессия тут ни при чём.

Каждый кулик склонен хвалить своё болотце, но болотце журналистики населено самыми честолюбивыми куликами мира. Мы – каста избранных. Правда, почему так – неясно.

 

Совершенно необъяснимо, как в нормальных, на первый взгляд, людях, рождается это желание терзать бумагу своими изложениями. В средней семье, где инженеры перемежаются со служащими и учителями, появление писаки – как рождение черной овцы. Вроде, и ничего сверхъестественного, но и на своих похоже мало, ни к сердцу не прижмешь, ни к черту не пошлешь.

С этой бедой приходится как-то жить. Сражаются с недугом по-разному: отправляют в экономические ВУЗы, устраиваются на работу в банк, занимают голову и руки техническими специальностями… Да только все это сизифов труд – рожденный царапать слова, цифры клепать не сможет. Вопрос дезертирства к родным пенатам – это исключительно вопрос времени.

 

Журналисту свойственно выписываться, искать себя, свою тему, вкручиваться в неё, как саморез, заходя с каждым витком все глубже. И не верьте слухам – не бывает журналистов «вообще», как не бывает вообще врачей. Существуют условно универсальные копирайтеры-терапевты, которые, по меньшей мере, знают основы поиска информации и быстро соображают, куда бежать заказчику, если случай сложный.

 

Журналисты посерьезней ощущают свою привязанность к профессии более ревностно и чистоту своей узкой профессиональной касты берегут смолоду и похлеще сторожевой овчарки – и не надо рассказывать спортивному обозревателю, что о моде пишут серьезные люди с огромным багажом знаний. И не пытайтесь убедить репортера, что аналитикам тоже бывает тяжело.

 

В целом, журналистика и вправду тяжелый неблагодарный труд, в котором на одну историю успеха приходится огромный процентаж искромсанного самолюбия и тонны комплексов неполноценности.

 

Но страшней всего в этом милом, как кажется, занятии — его адская власть над субъектом журналистской деятельности.

Бросить курить? Ерунда, хоть десять раз. Сбросить пять кило за месяц? Дайте только подходящее платье. Разорвать изматывающие отношения? И это можно. Прекратить публиковаться – вот где кошмарный сон. Пусть баловаться высокими гонорарами сейчас позволяют себе единицы, все остальные десятки и сотни все равно не сдадут позиций, хоть бы приходилось бы для этого рыдать, колоться и все равно жевать свой кактус. Работа! Священное слово.

 

Бросить невозможно. Когда тебя выгнали с работы за пьянку – что ж, ситуация печальная, но объяснимая. Да и вдруг подберёт кто еще, выгнали —  это еще не конец. А вот уходят из профессии «с концами» всегда тяжело, с мясом, вырванными корнями и падают с глухим стоном. Это – профессиональный суицид, явление такое же малообъяснимое, как и возникновение страсти к писанине.

 

Хочется выжить – приходится сражаться. В этой профессии есть, по сути, только один способ борьбы с суицидом: потакать своей журналистской сущности.  Хочется писать – пиши садись, букв, вон, полная клавиатура. Самое главное в этом случае – пережить ночной кошмар журналиста, принять, что работа бывает «в стол». В жизни оно ведь как? Пять-десять не принятых материалов, и вот он, готов неврастеник. Но… Нервы в коробочку, как говаривали во дворе в детстве. Расчехляем клавиатуру.

п.с. Фотки к этой записи честно стырены из инета.